Хосе помнит, как ему дают нож для Утробы: он тогда говорит "клёво!" и чувствует себя соответствующим образом. Он воображает, что есть что-то большее в том, что они все Утробу режут, гуглит про беременность всякое. Спрашивает: а почему мы её так называем? На него смотрят, как на придурка, но Хосе не тупой, он знает, что Эшфилд вынашивает в себе нового бога, вопрос в другом - почему все согласились на правила, установленные Обществом?

Находит что-то про искусственную утробу, но в статье слишком много слов, которыми он не хочет забивать свою светлую голову.

Он сначала видит собаку, а потом уже Рамону. Сразу понимает, что нельзя ей будет говорить об этом, никогда - Рамона свет софитов пожирает с жадностью, сравнимой разве что с голодом Сущностей, ей сказать, что не увидел - подписать смертный приговор, а Хосе, между прочим, надеется на жизнь продолжительную и увлекательную.
Смертный приговор.
Хосе задумчиво чешет затылок и неловко улыбается: реально, итак. Можно начинать страдать из-за запрещёнки, вылезшей в отношениях? Рамона немногим его старше, но хлебальник у неё вечно унылый и усталый, а взгляд иногда бегающий, как у бывшей начинающей наркоманки. Короче, решает когда-то Хосе, она может его убить. Не хочет и вряд ли проголосует за такое решение, но именно усталые женщины с туманным прошлым обычно приходят к алкоголикам-детективам в кабинет после того, как их муж случайно наебнулся с лестницы.

- Хорошо, что мы не женаты!

Мистер и миссис Джонс забавный фильм и костюмы на обложке у них крутые, но Хосе хотел бы отношения поспокойнее. И не с Рамоной.

- Давай сразу обозначим: я не охотник, - Хосе тут же морщится, потому что про охотников сказать = сказать, что так или иначе против волхвов, а на третьем слое у Моны точно есть нож. У Хосе есть кастет, но для моральной поддержки этого мало. - Я, то есть, конечно, и волхвом могу быть!