Ничего не предвещало.

Берта вырвалась вперёд, оставляя брата за спиной.
Манимая чем-то сомнительным, но по-детски интригующим, она, в предвкушении, поддаётся некому озорству, готовая исследовать новый мир в условиях будничной прогулки.

Что может пойти не так?

Оборачиваясь, девушка раскидывает руки в стороны, выражая своё воодушевление и демонстрируя его Йозефу… Но брата нет.
Спесь спадает медленно. Восторг всё ещё лучится на лице полуулыбкой, а вот глаза выдают растерянность и смятение.
Он прячется за деревьями, чтобы глупо напугать в неожиданный момент?

За деревьями?
Лес?
Они гуляли по лесу?

Вроде да. Но вроде нет. Не вспомнить.
Странно, но как будто бы всё так, как было. Немного тягостно, словно во сне, но ведь она не спит. Значит, всё в порядке? Или…
Грудь вздымается от сбившегося дыхания. Берте уже не так весело, как минуту назад.
Щёлкая сухими ветками под ботинками, девушка робко направляется вперёд, туда, где, по её мнению, она могла разминуться с Йозефом, прислушиваясь к ветру в безлиственных кронах и к перекрикиванию ворон где-то далеко отсюда.
Отвлекается, пугаясь резкого шевеления по левую руку. Но там, куда падает взгляд, пусто. Однако, стоит ей поднять подбородок и уловить едва заметный шлейф сладковатого аромата, несвойственного месту её нахождения, как она видит нечто бесформенное, не похожее ни на что.

Подходит ближе, ожидая хоть какого-нибудь движения, тем не менее объект её внимания, ярко контрастируя с окружающей обстановкой, статичен.

И вот, когда различимы контуры копыт, завитки шерсти, обрывки плоти и бурая от крови трава, Берта вновь останавливается.
Ей не отвести глаз, но и смотреть не хочется.

Не страшно. Не противно.
Скорбно.

Почему он здесь? Почему мёртв? Кто его убил? И где же голова?
Короткий обзор местности не даёт ответов на всплывающие вопросы. Зато скромный ветер вновь доносит до носа уже знакомый запах.
Интуиция подсказывает ей идти дальше, переступая через ягнячью тушку, прощаясь с которой взглядом, Берта думает, что ей стоит вернуться сюда позже, с братом. Странно, конечно, но ей хочется организовать небольшой мемориал, проститься с убиенной душой и оставить плоть дальше питать собой землю. Возможно, в будущем тут образуется полянка, а из костей прорастут лесные цветы. Возможно, к концу лета она поставит букет возле своей кровати, отдавая дань памяти несчастному животному.

Всё же… Куда пропала голова?
Куда пропал Йозеф?

Минуя пролесок, выходя в город, оказываясь на его пустынных улицах, девушка всё ещё чувствует подвох, но не понимает в чём.

Всё слишком реально и нереально одновременно. Она ёжится от холода. Или от страха. Прячется в ворот пальто, озираясь одними лишь глазами: вправо, влево.
Нечто ведёт её, задавая собственный темп для походки. Так, чтобы она не задерживалась, но успела насладиться (ужаснуться) видами.
Незримый экскурсовод оставляет след, нет, не из хлебных крошек – из аромата.

Это не цветы и не конфеты. Не домашняя выпечка. Не чистое пастельное бельё. Словно всё сразу, но и ни на что не похожее.
Приятное.

Здесь тихо. Если брат сейчас где-то рядом, она может позвать его по имени. Он, скорее всего, услышит.
Так и поступает, улавливая лишь собственное эхо, отражаемое от холодных стен. Больше ничего.
Ей бы переживать, но страха нет. Берта не чувствует опасности.
Если Йозеф где-то рядом, он тоже

в̵͙̐͒ ̵̱͑͟б̶͔̞̥̇̑е̸̢̝̫͙̠͂͋͝з̸̢̥̩͖̭̀͂̅͝о̵̝̖͂̽͘̕п̸̘̍͠͠а̷̱͆̏̏̇͘с̴͎̰͍͖̉͆̌͒̔н̸̧̑͟о̸̪͌̽̒͡͝с̴͈͎̗͉͗̚т̶̠̤̣͚͒и̴͖͍̑̏͒̕͡?

Многоэтажка, к которой её выводит дорога, выглядит гостеприимно. Скорее всего, брат стал бы дожидаться её там. Она бы стала.

Внутри можно спрятаться от ветра и немного согреться. Здесь светло и сухо.
Здесь, возможно, есть кто-то, кто расскажет больше и поможет родственничкам воссоединиться.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она аккуратно стучит в дверь первой попавшейся квартиры, репетируя в голове: «Здравствуйте, меня зовут Берта, я заблудилась и ищу брата. Вы его не видели?».
Однако за дверью тихо. И за второй. И за следующей.
Её тянет выше. Ноги сами ведут к лифту, на удивление, ожидающему на втором этаже. К ещё большему удивлению, Берта готова поклясться: она не трогала кнопку, лифт открылся сам собой. Неразборчивая в технике, грешным делом подумала о датчиках движения, как в супермаркетах. Но ведь так не бывает?
И всё-таки заходит внутрь, опасливо задавая направление на седьмой этаж. Почему именно он – неизвестно. Ей так хотелось.

Ей?

Встречаясь с тишиной и наверху, девушка привычно осматривается.
Как же приятно здесь пахнет. Аромат дурманит и, кажется, доносится из какой-то квартиры. Ей нужно проследовать туда?

Ей нужно проследовать туда.

Она только обернётся в сторону, всматриваясь в пустоту коридора, где по полу разбросан хлам. Смотрит прямо на него. Не на пол. Перед собой. Щурит глаза, высматривая что-то. Кого-то. Но там пусто. И ей не интересно. Берта сходит к тому месту позже. Не сейчас.
Сейчас она отворачивается, прислушиваясь к подсказкам «экскурсовода», проводящего её мимо всех дверей к одной определённой.

Она даже выглядит иначе. Как в старых мультиках, где все задействованные предметы обязательно ярче и привлекательней.

Постучав, девушка понимает, что дверь откликается на её прикосновения лёгким покачиванием.
Открыто.
Мало того, за ней доносится тихий, но уловимый слуху шорох.
- Простите… Здесь кто-нибудь есть?
Там точно кто-то есть.
- Можно мне войти? – осторожно укладывая ладонь на ручку, она уже давит её вниз, отталкивая препятствие меж ней и квартирой.
Берта знает – ей нужно войти.

Йозеф стоял в бездне, окруженный густым мраком, который проникал в его мысли, разъедая их, словно ржавчина металл. Его сознание было покрыто паутиной страха, в каждом её узле была боль, воспоминания и нечто иное — странное, неестественное, что никогда не принадлежало ему. Он едва осознавал, что происходит. Вибрации чужого смеха проникали в его разум, как иглы, впиваясь в его самые сокровенные мысли и растаптывая их.

Кап…
Кап… 
Кап…

Этот звук стал невыносимым, как будто каждая капля вырывала часть его души, капала из его сознания, оставляя лишь пустоту и отчаяние. Он хотел отвернуться, убежать, спрятаться от всего этого, но понимал — некуда бежать, некуда скрыться. Смех в его голове усиливался, стал более отчетливым, более осознанным, как будто он не просто исходил от Сущности, а был её сущностью, её голосом, ставшей неотъемлемой частью его. Йозеф чувствует волнение и стыд, словно возвращается в школьное время, когда строгая учительница ставила его в угол за провинность, надевала на голову бумажную шляпку с надписью "дурак" и дети хором хохотали над ним.
Парень мнёт рукав, стыдливо опустив голову. Прям как в детстве.

Дверь за ним закрылась, растворилась в стене, исчезла, как его надежда на спасение. Свет вспыхнул, ослепительный, невыносимый свет, от которого Йозеф хотел зажмуриться, но не мог — его глаза были раскрыты, словно изнутри их держали невидимые руки, заставляя его смотреть, видеть, ощущать.

И вот он, Глаз.
Глаз, который следил за каждым его движением, за каждым вздохом. Глаз, который был везде и нигде одновременно. Он существовал перед Йозефом, вне времени и пространства, всевидящий и всезнающий. Обычный и огромный, плоский и объёмный одновременно, этот Глаз был как проклятие, неизбежное и непостижимое. Йозеф чувствовал, как Глаз проникает в его душу, в его воспоминания, копается в них, выворачивая наружу все самые темные и гнусные мысли, о которых он сам даже не подозревал.

Глаз исчез так же внезапно, как появился, но его присутствие осталось. Оно осталось в тёмных углах его разума, где прятались тени, отбрасываемые светом этого проклятого глаза. Йозеф знал, что Глаз теперь с ним навсегда. Он будет следить за ним, смотреть в его душу, питаться его страхом, его болью.

«А я не хочу».

Слова, произнесенные из тьмы, были холодными, как ледяные стальные лезвия, впивающиеся в его плоть. Они обволакивали его, проникая внутрь, оставляя за собой только пустоту. Свет в квартире погас, стены растворились, оставив Йозефа в абсолютном мраке, где не было ничего, кроме его собственного безумия и кошмаров, от которых не было спасения.

Йозеф чувствовал, как Глаз снова проникает в его сознание, как червь, прогрызающийся сквозь его воспоминания, пожирая их, вытягивая из них последние остатки человечности. В его сознании всплыли вопросы, но ответы на них были словно затянуты плотной пеленой. Какое воспоминание он боялся потерять больше всего? Возможно, это было нечто такое, что уже давно ускользнуло от него, забылось, потерялось в пучине его разума.

В голове проносились все важные и теплые воспоминания. И за каждым следовало болезненное и трагичное. Словно школьный автобус с веселыми первоклашками разбивался об дерево, превращая всё внутри в фарш.
Первая школьная любовь - высмеяла его перед старшеклассниками.
Любимый ласковый кот - его разорвали собаки.
Рождественская ярмарка с родителями по их возвращению - они погибли в автокатастрофе.
Приемная семья милая и заботливая - отец избивает пасынка, отыгрываясь за собственные неудачи.

И вот перед ним снова появилась дверь. Йозеф знал, что у него нет выбора, кроме как войти в неё. Он подошёл ближе, прикоснулся к ручке, ощутив её холод и металлическую твёрдость. Откуда-то издалека он слышал тихие голоса, шепчущие его имя, зовущие его войти. Йозеф открыл дверь, и перед ним возник длинный, бесконечный коридор, освещённый тусклым, больным светом. Стены коридора были грязными, покрытыми пятнами и трещинами, словно сама реальность начала разлагаться.

Он шагнул вперёд, и в этот момент из стен начали появляться руки. Они тянулись к нему, иссохшие, обнажённые руки, покрытые язвами и гнилью. Они протягивали к нему свои изувеченные пальцы, пытаясь ухватить его, схватить за одежду, за кожу. Йозеф чувствовал их холодное, липкое прикосновение, слышал, как натягивается их мёртвая кожа, как трещат их косточки. Это было слишком — его сознание едва удерживалось на грани, между здравым смыслом и безумием, которое уже грозило поглотить его полностью.

«Как тебе, Йозеф?» Голос раздался в его голове, заставив его содрогнуться. Голос был резким, как лезвие ножа, режущего по живому. «Они знают, кто ты. А ты знаешь, кто это? Думаешь, они хотят убить тебя, Йозеф, или видят в тебе спасителя?» Йозеф не знал ответа. Его мысли путались, словно переплетённые змеи, жаждущие вырваться на свободу, но застрявшие в ловушке его сознания.

Он продолжал идти вперёд, ощущая на себе взгляды тех, кто прятался в стенах коридора. Он смотрел вниз, на свои ноги, напевая песню себе под нос, которую пела ему мама. В детстве мальчишка боялся грозы и грома, потому его мама всегда успокаивала его детской песней, и это всегда работало. Йозеф засыпал.

Hab keine Angst, ich bin bei dir,
Der Himmel schützt dich, glaub es mir.
Morgen früh, wenn du erwachst,
Wird die Sonne für dich lachen, sacht.

Руки продолжали тянуться к нему, но он больше не обращал на них внимания — его разум был уже настолько измотан, что он едва различал реальность от своих кошмаров. Он шёл вперёд, словно в трансе, продолжая напевать песню, не замечая, как коридор сужается, как стены начинают давить на него, как свет становится всё более тусклым и мрачным.

Schlaf nun ein, mein kleiner Stern,
Die Welt ist friedlich, nah und fern.
Im Traumland bist du nie allein,
Dort werden alle glücklich sein.

В носу всё ещё ощущался запах настоявшейся крови. Картина убитой, изуродованной юной девушки неприятно маячила перед глазами. За что её так жестоко убили? Зачем она отправила в Утробу совсем одна? А если не одна, то других тоже убили? Йозеф неуклюже перекрестился, так сказать, отдав почести несчастной душе. Надеется, что она обретет покой.

Он дошёл до тупика. Перед ним, в лужи крови, сидел обезглавленный ягнёнок. Его шерсть, несмотря на всё, была мягкой, чистой, там, где не была испачкана кровью. Йозеф почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Перед ягнёнком лежали нож и пистолет. Простые, незамысловатые инструменты смерти. Он знал, что должен выбрать одно, но не мог. Йозеф замер, его рука медленно потянулась вперёд, но остановилась. Он не мог выбрать. Любое его решение казалось ему роковой ошибкой. И, если признаться честно, он вообще не понимает, зачем это делает.

«Это неправильно.», прошептал он, почти не осознавая, что говорит. Голос дрожал, как ветер среди голых ветвей. Внутри Йозефа что-то начало рушиться, его разум, его воля, его надежда — всё это рассыпалось на части, как стекло, разбитое на тысячу осколков. Он чувствовал, что скоро не останется ничего, кроме темноты, которая поглотит его полностью. Йозеф стоял перед выбором, и, возможно, этот выбор в пользу пистолета был его последним шагом в бездну.

Подпись автора

Достаточно шепота тьмы, чтобы разум плёл себе сладкие ложь и яд.

Йозеф стоял, как заворожённый, глядя на ягнёнка, который, несмотря на отсутствие головы, казалось, смотрел на него своими невидимыми глазами. Комната наполнялась странным чувством, что он находился где-то на грани, и это чувство всё глубже вгрызалось в его сознание, постепенно стирая границы между реальностью и кошмаром. Он хотел отвернуться, но не мог. Он вообще мало что мог. Взгляд ягнёнка держал его, словно вцепившись мёртвой хваткой, и Йозефу казалось, что он утопает в этом взгляде, что эти глаза — настоящие, живые, существующие за гранью разумного восприятия — видят его насквозь, проникают в его душу, оставляя в ней глубокие, кровоточащие раны.

Снова звук капающей крови. Он почувствовал, как по его щеке сползает капля, и вдруг понял, что это не просто капля, а кровь. Чья кровь? Его сердце замерло, и на мгновение он потерялся во времени, в этом непонятном, зыбком состоянии, где реальность и иллюзия сливались воедино. Кровь, тёплая и вязкая, оставляла за собой тонкий, едва заметный след, и Йозеф решает стереть её со лба кончиками пальцев. Но крови не было.

"Почему неправильно?"

этот вопрос, как холодное лезвие, прорезал тишину. Голос, который он слышал, казалось, исходил от самого ягнёнка, и Йозеф вздрогнул, пытаясь понять, что происходит. Было ли это реальным? Или это было лишь очередным проявлением его страдающего сознания, которое всё больше погружалось в бездну? Он не знал ответа, но ему казалось, что он уже никогда не узнает правды. Всё, что осталось в его сознании, было изуродовано, извращено до неузнаваемости, и теперь каждый звук, каждый образ, каждое слово казались ему чем-то, что пришло из его собственных глубин, из мрачных и скрытых уголков его души. Пистолет дрожал в так руке, державшей его, словно став его продолжением. Уверенности холодный метал не придавал.

Ягнёнок поднялся, и Йозеф почувствовал, как ужас охватывает его, сковывая тело ледяными цепями. Это движение, невозможное и нереальное, разбудило в нём нечто древнее, нечто такое, что не могло быть понято или описано словами. Он хотел кричать, хотел бежать, но его тело не слушалось, а сознание, уже наполовину поглощённое безумием, отказывалось воспринимать происходящее.
Нужно что-то делать, поддаваться ощущению дериализации подобно самоубийству. В любой ситуации есть выход, стоит лишь немного подумать, поискать, не бояться. А чего он боится вообще?
смерти

Йозеф слышал это, слышал, как этот смех раздаётся в его голове, как он наполняет собой всё пространство, окружая его, обволакивая, словно плотная пелена тьмы. И в этот момент он почувствовал, как что-то ломается внутри него. Это было чувство, будто его душа, уже истерзанная и искалеченная, окончательно треснула, распавшись на тысячи мелких осколков, и теперь от него осталось лишь пустое, безжизненное тело, наполненное чужим, непрекращающимся смехом.
Он конвульсивно бьет себя по голове рукой, в которой пистолет, в надежде вернуть остатки рассудка, выгнать из головы этот смех. Вернуться в реальность, какой бы ужасающей она не была, чтобы окончательно не сгинуть в этой, мать его, дыре.

В ту же секунду Реквием ожил, словно зверь, давно спящий в его душе, пробудился от долгого сна. Эта сила, которая была дана ему, но которая всегда была проклятием, вновь охватила его, заполнив каждую клеточку его существа. Решает, что Реквием сработает на неведомом существе в виде обезображенного ягненка. Думал, что чудовище сожрет самого себя, даст ему время уйти. Кто же знал, что эти глаза напротив, существующие - несуществующие, сыграют против него злую шутку.
Мириады страхов, словно ядовитые змеи, обвивают разум, разрывая его на клочья тёмной агонии.
Йозеф чувствовал, как тьма вокруг него начала сгущаться, как она становилась частью его, как его разум наполнялся чужими мыслями, чужими страхами, чужими голосами, которые перекрывали все его собственные. Эта сила, мощная и страшная, била по нему самому, словно наказание за то, что он позволил себе впустить её внутрь, возрасить чудовищному, пойти против него. Он чувствует, как его разум погружается в нечто пустое, где каждый страх превращается в пылающий гвоздь, неумолимо вбиваемый в его череп. Ужас наполняет его до краёв, словно едкий яд, медленно разъедающий его душу. Внутри него остаётся лишь выжженный пепел, безмолвная пустота, что поглощает все остатки света.
Йозеф закричал, но этот крик был беззвучным, утонувшим в шуме, который раздавался в его голове. Ему казалось, что коридор, в котором он находился, наполняется тихим гулом, почти приятным, почти умиротворяющим, и этот гул был настолько сильным, что заставлял его забывать о всём на свете, о боли, о страхе, о том, кто он и где находится. Этот гул становился его новым миром, новой реальностью, в которой он был пленником. Это ли есть смерть разума?
Но гул оборвался, оставив за собой лишь пустоту и тишину, которая была ещё страшнее. Йозеф осмотрелся и увидел, как за ягнёнком появилась дверь. Эта дверь была настолько нереальной, настолько чуждой всему вокруг, что Йозефу казалось, будто она не существует на самом деле, будто она лишь призрак, который он видит в своём больном воображении. И в то же время он знал, что эта дверь — его единственный выход, единственный путь из этого кошмара, в котором он застрял.

Но ягнёнок был здесь, и Йозеф понимал, что дверь не откроется, пока они оба находятся в этом коридоре. Он знал это, чувствовал это всем своим существом, как будто это было незыблемым правилом этого места, этого искажённого мира, где законы реальности больше не имели значения.
Когда боль обвивает душу, смерть становится тёмной милосердной подругой,
обещающей освобождение от бесконечных мук,
как холодный и тихий обет забвения.
Йозеф стоял, чувствуя в руке ледяную тяжесть пистолета, как воплощение холодного и неизбежного рока, который сковал его душу. Перед ним, словно зловещий символ абсурда, стоял безголовый ягнёнок, безмолвный свидетель его внутренних мук. Тишина вокруг казалась обволакивающей, как паутина, в которой застряла его воля. Йозеф знал, что дверь, этот выход из лабиринта страданий, не откроется, пока один из них не исчезнет из этого мрачного мира.
Подняв пистолет, он направил его на сущность, собираясь одним выстрелом покончить с этой кошмарной симфонией. Но в тот же миг, словно некая сила, затаившаяся в глубинах его разума, пронзила его разум безжалостным осознанием: всё это не борьба с внешним, а с тьмой, что растёт внутри. Этот нечеловеческий абсурд, этот безголовый ягнёнок, был лишь отражением его собственной пустоты.

Резким движением, словно отринув последнюю нить, связывающую его с миром, Йозеф перевёл дуло пистолета к своему виску. Вся вселенная сжалась до одной точки — до металлического прикосновения к его виску, до этого холодного поцелуя смерти.

И в этой темноте, среди теней и эфемерных воспоминаний, пальцы Йозефа сжались на спусковом крючке.

раздался звук
глухое бам
— выстрел

Подпись автора